Полный перечень                   произведений –

          по ссылке    

      ГЛАВНАЯ

            Рассказы                                                (из цикла  «Причуды бытия»)

                                    ЗНАХАРЬ                                                                                                      (о жизни деревенской глубинки, периода  " развитого" социализма)

      Село Захаровка было небольшим – дворов двадцать, которые расположились вряд по одной стороне дороги, ведущей в райцентр. По другую сторону – простиралась дикая степь, за которой виднелся маленький, поредевший лесочек, преимущественно из липовых и берёзовых деревьев. Жителей в нём тоже было немного: в основном старики да старухи, если не считать нескольких взрослых парней и пяти перезрелых невест. Все друг друга знали, и каждый житель имел свою кличку, которая ярче выражала суть человека, нежели самая красивая фамилия. Не имел постоянного прозвища только дед Захар, живший одиноко в маленькой, покосившейся избе, среди больших, ухоженных домов. Дед был разным, поэтому и прозвища у него были разные: его дразнили то Учителем, то Философом, то Скульптором, но чаще – Знахарем, потому что  был он самым старым и знал, как многим казалось, всё.   Чаще всех к нему за советом обращались молодые парни, которые стеснялись родителей, но жаждали постичь науку интимного бытия. Захар для них был не только учителем, но и другом, с которым было интересно балагурить у него на завалинке, где  по вечерам собирались парубки.

         - Дед, тебя обманывали девки в молодости? - спросил как-то у него Степан, самый старший из них. - Был такой случай. А кого они не обманывали? Я, тогда, в солдатах ходил. Познакомился, как-то, с одной дамочкой, а она оказалась активисткой… ну, вроде, теперешней комсомолки, значит. Я и так, и этак вокруг неё, а она мне – сказки о социальном неравенстве глаголет. А юбки бабы тогда длинные носили, чтоб сраму не было видно: трусов-то раньше не было! А тут ветерок подул и юбочку приподнял. И что, вы думаете, я увидел? - Мохнашку, - загоготали парубки. - А вот и нет. На одной ляжке – Ленина, а на другой – Сталина. - Вот это – да! И похожие?     - Как  живые. - Ну, и что, она? - Да ничего. Продолжала твердить, что я не сознательный, газет не читаю и в библиотеку не хожу. Да, - согласился я с ней, - не хожу, потому что больше люблю живопись. А сам думаю: как же пробраться в её галерею? Когда я вижу изображение вождя, - бросил я наживку, - не могу удержаться, чтоб его не расцеловать. После этих слов баба обмякла и стала поправлять юбочку, подняв её выше. Тут, уж, я не стерпел: «Дай, говорю, вождя поцеловать!». - Ну, и что было потом? - спросили  парни, недовольные тем, что Захар прервал рассказ на самом интересном месте. - А потом было то, что всегда бывает – потом. Она поставила одну ногу на пенёк спиленного дерева и набросила на неё  юбку, как на вешалку, оголив ляжки. Я долго целовал Ленина, потом – Сталина, а когда хотел приняться за Карла Маркса – она меня отвергла. У меня, говорит, его нет. Но я же бороду видел, когда целовал вождей! Обманула меня дамочка. Слушая эту историю, Степан Рыжий (так его прозвали за огненно-коричневые волосы, колючками, торчащими на голове) подумал: вот бы у Маньки Одногрудой сотворить художественную галерею! У неё на ляжках поместилось бы всё Политбюро. Он представил, что их целует: начав с низших чинов, стал продвигаться – к высшим… всё выше и выше, и так – до самого главного! Степан закрыл глаза и ощутил горячее тело Маньки.  Это грезилось так реально, что у него даже со рта  потекли слюни. Он спросил у Захара, когда разошлись парни: «А можно узнать, что ты бабе не противен,  и,  что она тебя – любит?». Знахарь затянулся дымом самокрутки и, как бывалый повеса, серьёзно ответил: - Проще проблемы – нет. Для этого нужны сеновал и два одеяла, одно из которых – должно быть без дырок. Оно может быть грязным и вонючим, но обязательно – без дырок. Ну, разумеется, должна быть и девка, которую хочешь испытать. Степан слушал внимательно и готов был, хоть сейчас, приступить к проверке. Захар же не торопился.

         - Как у тебя с сеном?

         - Уже заготовили. Хватит до весны.

         - А одеяла?

         - Найдутся. Правда, они все рваные, но я подлатаю.

         - Бабу, надеюсь, ты сам подыщешь? Могу, конечно, и я какую-нибудь из своих предложить, но они все одноликие: что спереди, что – сзади. Уже не поймёшь: баба это, или – дед. Знахарь на какое-то время замолчал, а Степан, предвкушая развязку, заулыбался.

         - Чего лыбишься, дурень? Ты, разве, не знаешь, что девок портить нельзя!?  Парень покраснел, удивившись, что дед угадал его мысли. - Так вот, - продолжил Захар, - замани барышню на сеновал, уложи  рядом с собою на рваное одеяло, и укройся с головой тем, что без дырок. - А потом, что делать? - спросил Степан, которому нетерпелось узнать тонкости эксперимента. - Хорошо укрывшись одеялом, начинай портить воздух. - А как его можно испортить? - Ну и дурак же ты, Степан, хотя и Рыжий. Пукать надо! Бздеть до тех пор, пока одеяло от аромата не поднимется. - Это мы могём! - обрадовался парубок. - Если барышня стерпит – значит, любит, - подвёл итоги Знахарь, - а если нет – придётся искать другую «тёлку». Всё понял?    - Чего ж не понять. Уже вдогонку, когда Степан уходил, Захар крикнул: - Не забудь накануне эксперимента  гороха поесть: иначе ничего не получится!

         Проходили дни. Степан каждый день употреблял горох. Он принимал его утром, в обед и вечером. Его тошнило, пучило, но он терпел, потому что был влюблён и хотел знать правду. Для опыта подошла бы любая деревенская баба, но ему не нужна была любая: он искал невесту, а лучше Маньки на эту роль – девки не найти. При виде её он приходил в транс, и готов был её лизать, как жеребец кобылу. А лизать было что: Манька была девкой дородной, округлой, розощёкой, весившей около центнера, несмотря на свои восемнадцать лет. Её и прозвали «Одногрудой» за то, что сиськи у неё были настолько великими, что, соединившись вместе, одной грудью лежали на таком же большом животе. Степан с нетерпением ждал момента, когда это творение природы можно будет заманить на сеновал. Уже и осень приближалась, и ночи стали прохладными, а повода для сближения не было. И вдруг, неожиданно, почти потеряв надежду, он встретил Маню у своего дома. Нарочито потянувшись, и глупо заикаясь, пролепетал: - Холодеет, Мань. Скоро и спать нельзя будет на сеновале. - Я тоже люблю поваляться на сеновале, - сочувственно ответила барышня. И это было правдой, потому что кроме бабских посиделок и лежанием на сеновале она ничем не занималась. - А что нам мешает? - неуверенно спросил Степан. Давай вместе и поваляемся напоследок, а то скоро и снег пойдёт! - Почему бы ни поваляться: всеравно делать нечего. Надо же! У Степана от неожиданности даже рыжие волосы вздыбились. Правду говорит Знахарь, что бабы – не предсказуемы. - Подожди, только, я домой сбегаю! Дома она с трудом подмылась (нагибаться-то через живот сложно ей) и, не одевая нижнего белья, возвратилась к Степану, уже валявшемуся на сеновале. - Наконец-то случится: теперь и я бабою стану! - подумала Манька с трепетом. Несмотря на полноту, она резво юркнула под одеяло и стала ждать светопреставления. Степан, давно готовившийся к этому «бенефису», сразу преступил к делу. В «кунсткамере» сначала прозвучал слабый, протяжный свист. После небольшой паузы – громкий рокот, напоминающий раскат грома (только без озона!). Манька, не имеющая опыта в любви, думая, что это прелюдия к сексу, услужливо стала подыгрывать парню. И тут такое пошло: началась канонада! Куры в сарае – переполошились. Кот, сидевший на чердаке, с испугом рванул прочь, а собака – завыла. Хорошо, что святых не было, а то пришлось бы и их выносить. Под одеялом творилось невероятное. Степану показалось, что он в душегубке. Приоткрыв угол покрывала, он вдохнул глоток чистого воздуха, но это не помогло: голова кружилась, а в глазах потемнело. Сбросив одеяло, он вскочил и выбежал с сарая. Манька же так увлеклась «стрельбой», что даже не заметила исчезновения кавалера, и только после того, как выпустила весь пар, обнаружила возле себя пустое место. Ничего, придёт, - успокаивала она себя, ворочаясь на пахучем сене, предвкушая сладкое и неведомое. Но парень не возвращался. Вечерело. Витая в таинственном мире грёз, барышня уснула. Степан же долго не мог прийти в себя, а когда начал что-то соображать, подумал: «Всё. Это – конец! Завтра же повешусь. Можно бы и сегодня, но где найдёшь верёвку, в такую темень? Он вошёл в избу и обессиленный повалился на топчан, стоявший в прихожей. Хорошо, что дедушки, с которым жил, не было  дома. Терзаемый мрачными мыслями, он тоже через какое-то время уснул. Только не снились ему радужные сны, а всю ночь мерещились душегубки, в которых фашисты уничтожали людей. Проснулся рано. Первое, о чём подумал – где взять верёвку. Как же её найти, проклятую? Степан, как пьяный, вышел с избы и заметил, что восходит солнце, мирно кудахтают куры и преспокойно дремлет собака, сложив голову на передние лапы. «Ладно, верёвку я ещё успею найти: день то длинный. А пока схожу к Захару и узнаю, как в таких случаях другие поступают». Надев на босые ноги сандалии, и не промыв глаза, он отправился к Знахарю. Тот уже сидел на своей завалинке, грея дряблое тело первыми лучами восходящего солнца.

         - Дед, а как быть, если девка любит, а всё так противно, что повеситься хочется?

         - Жениться на такой надо, - ответил старик не раздумывая. С такой век проживёшь, горя не познав. А с красивой  и пахучей – одни хлопоты. «Какой  он, всё-таки, мудрый», - с благодарностью подумал Степан про Захара, забыв о верёвке. Знахарю дремалось, и он закрыл глаза. Парень немного потоптался возле старика и, не став его больше беспокоить, ушёл. Проснулась и Манька. Она вышла на улицу, куда бабы уже выгоняли коров, собирая их в общественное стадо, и зашагала к своему дому. Попавшаяся на пути соседка спросила: - Ты откуда, Маня?  - С сеновала. - А что там делала? - Со Степаном сексом упражнялась. Только никому не рассказывай. - Ну, что ты… Рыба!  - О, Маня, откуда ты в такую рань? - спросила другая баба.      - С сеновала.  - А что там делала? - Со Степаном сексом занималась. Только никому ни слова. - Ну, ты же меня знаешь… Могила! Не успел Степан дойти до дома, как вся деревня уже знала, что Манька Одногрудая всю ночь провела с ним на сеновале.  Придя домой, Степан заглянул в сарай, где на сене валялись два скомканных одеяла, поправил их и вышел во двор. Деда всё ещё не было (он гостил в соседней деревне у родственников). Парень задумался: не она же сбежала, а  я. Значит, любит!

 Через неделю, когда на улице стало прохладно, Степан пошёл в огороды (так назывались земельные наделы крестьян, где они выращивали овощи для личного потребления) проверить, готово ли поле для вспашки. Поскольку урожай, в основном,  был уже собран, людей там не было. Только на одном, крайнем участке, на фоне редких кустарников маячила одинокая фигура то ли чучела, то ли – человека. Степан подошёл ближе. Ба, так это ж Манька! Она же не любит ковыряться в земле. Не предсказуемая девка! Манька лениво выдёргивала из почвы морковь и небрежно бросала в кучу. А некоторые экземпляры, те, что покрупней, задерживала в руке, нежно гладила, прислоняла к губам, и уже бережно клала на землю. В такой момент и подкрался к ней Степан. Она услышала его шаги, но не обернулась, продолжала стоять задом, растопырив ноги. Приблизившись вплотную, парень на какое-то время потерял способность соображать, и действовал по инстинкту. Сердце трепыхалось, тело – тряслось. Он приподнял  юбку и набросил Маньке на спину. Юбка была длинной, и накрыла не только спину, но и голову, повиснув спереди до самой земли. Манька и после этого не обернулась, а только шире расставила ноги. Степан, придя немного в себя, вытащил из разорванных штанин, на которых давно уже не было пуговиц, свою «морковину», и стал на ощупь искать отверстие у барышни, где бы можно было её приладить. Найдя оное, возбуждённый до дикости парень, вонзился в тело молодой женщины, как черкес кинжалом. По Манькиным ногам потекло что-то липкое и красное, но она не вскрикнула, а только шире расставила ноги, упёршись локтями в грядку, чтоб не повалиться на бок. В какой-то момент что-то кольнуло в промежности, но она и тут не ойкнула, а лишь повернув немного голову, спросила: - Ты, что, Стёпа, меня е… трахаешь?  - Нет.

- А что же ты делаешь?

- Дёргаю морковку.

- А… Ну, дёргай. Только – чаще: а то мы и до вечера не управимся! 

Закончив дело, Степан выпрямился и глубоко вздохнул. Всё ещё,  плохо соображая, он как петух, соскочивший с курицы, для чего-то три раза оббежал вокруг барышни и только тогда осмотрелся по сторонам – нет ли кого вблизи? На огородах, к счастью, никого не было, и парень успокоился. У Маньки устали руки. Она, не в силах больше удерживать тело, рухнула на землю. - Мань, поднимись: земля уже холодная, заболеешь, - ласково попросил парень. Женщина с трудом поднялась. Глаза у неё загадочно блестели: то ли от счастья, то ли – от грусти. Стёпка оторвал рукав от своей рубахи и стал им вытирать кровь, стекавшую  струйкой  по её ногам. Он сложил в мешок морковь, собранную девушкой, взвалил на свои плечи и направился в деревню. Манька шла сзади. Идти было больно, но она не отставала. Прощаясь у её дома, парень, как бы, между прочим, спросил: - Мань, так я пришлю сватов? - Как хочешь. - Тогда я пришлю дедушку. Манька знала, что у Степана из родных больше никого не было.

Через месяц кричали «горько». Плясала вся деревня. За свадебным столом сидели разнаряженные Степан и Манька: Степан справа, а она – слева. Таков был обычай. Жених хотя и был мельче невесты, становился главой семьи,  потому его место было «правое», а в деревнях пока и стариков чтят и обычаи соблюдают. - А почему мужик всегда должен быть справа? - спросил Степан у Захара.  - Так бабу удобней бить, - ответил старик, прищурившись. И щупать – тоже!  - Я свою кралю никогда не трону, - заверил жених.

Несмотря на старость, слух у Захара был как у дельфина. Услышав далёкий рокот мотора, он вышел на дорогу и стал вглядываться вдаль. Кого, это, несёт к нам нелёгкая? Захаровка, кроме, как нищетой и убогостью, не выделялась. Кому мы понадобились? Вскоре и мотоциклист показался. Увидев стоявшего у дороги человека, остановился. - Дед, как в лесничество проехать? - спросил он, глядя на крышу Захаровой избы, где торчал длинный шест с ушанкой на конце. На капелюши восседало чучело петуха, пристроившись на котором, чирикал настоящий, живой воробей. 

- Что это такое? - спросил незнакомец, указывая пальцем на крышу.  - А ты кто?  - Налоговый инспектор.

- А, что, налоги уже и с чучел берут?

- Надо будет – и с них возьмём. Так что же это за скульптура?

- А закурить у тебя есть? Незнакомец дал сигарету.

- И огонёк найдётся? Тот, чиркнув зажигалкой, помог прикурить. - Чем дольше смотрю, тем больше удивляюсь: надо же такое слепить! Так для чего всё, это? - Курам для смеха, а дурням – на удивление, - ответил старик и поковылял к своей завалинке. Визитёр, недовольный ответом, нервно завёл мотоцикл и с грохотом умчался в сторону леса.

В том году шли частые дожди. Многие земельные наделы превратились в болота, а комары тучами набрасывались на животных и людей. Защиты от них – никакой. В воздухе не утихал их монотонный гул, а люди, встречаясь, вместо приветствия говорили: «Ну, как комары?». Визитёр и появился в Захаровке в один из таких дней. Не успел стихнуть рёв мотоцикла, как сбежались к Знахарю мужики. - Кто это был? - Зачем приезжал? - Откуда он? Захар солидно докурил сигарету, которая редкостью была в деревне, бросил окурок на видное место, чтоб подчеркнуть свою значимость, и только потом изрёк: - Мой старый приятель из райцентра. Заехал перекурить, побалагурить и рассказать, как они в Чертомелях с комарами борются. - Ну, и как?  - Просто. У них, в райцентре, уже ни одного комара нет. Остались одни бюрократы.  - Рассказывай, дед, не томи.   - У них, там, и кино, и парикмахерская, и с комарами умеют обращаться, а до нас не доходит цилизация, - позавидовала подошедшая Манька. - Цивилизация, - поправил её Степан и шлёпнул по заднице. Цыц, коли мужики, гуторят! 

- У них цивилизация, а у нас – коллективизация.

- У них кино, а у нас – лишь домино.

- У них электричество, а у нас – дерма растёт количество, - перебивая друг друга, возмущались мужики. - Давай, дед, рассказывай быстрей, - умоляюще попросил Степан, отмахиваясь от назойливых комаров. Что для этого надо?

- Для борьбы с комарами надо иметь мёд, белую простынь и добротные вожжи. Мужики переглянулись и пожали плечами, а Манька, даже, взвизгнула.  - Кто жадный, мёд может заменить другим натурпродуктом, - уточнил Знахарь, - но он скверно пахнет, и поэтому я его не называю. Если у вас всё это имеется – можете приступать к делу. Захар зевнул и закрыл очи.  - Идите, и воюйте со своими комарами, а я – подремлю. Меня комары всеравно не трогают: мало крови осталось. Мужики в недоумении посмотрели на старика. Знахарь или  скрывает что-то, или – на солнце перегрелся, - сделали они вывод. Вероятнее всего – скрывает. Не гоняться же за каждым комаром с вожжами!

- Мань, дуй до хаты и принеси фляжку с самогоном, что после свадьбы осталась, - распорядился Степан. Сейчас мы ему язык развяжем! Манька быстро принесла горячительное пойло, корку хлеба и солёный огурец. Она сама наполнила стакан и поднесла старику. - Пейте, дедушка, на здоровье, сказала она доброжелательно, подавая угощение. - Спасибо, дочка. С твоих рук возьму, с других – отказался бы! - сделал Захар комплемент молодухе. После того, как Знахарь прожевал хлеб, толпа снова на него набросилась: «Не томи, дед, рассказывай!».  Тот откашлялся и начал: - Значит, так… Мёд, простынь и вожжи надо готовить заранее. Охотничать – лучше вечером, когда комары особенно свирепствуют. Перед заходом солнца бабу свою надо тщательно вымыть в бане, чтоб не было посторонних запахов, намазать мёдом и голой уложить возле навозной кучи. Выждав 30-40 минут, когда всё тело покроется комарами, осторожно, чтоб не вспугнуть насекомых, накрыть её  простыней. Захар опять замолчал.

- Ну, а потом? - спросил нетерпеливый Степан.

- Потом надо взять вожжи и хлестать ими бабу, пока простынь не покраснеет. Если простынь краснеет – значит, процесс проходит нормально, а если нет – сеанс надо повторить. После двух-трёх таких операций, комары, как правило, бабу уже не беспокоят. Все притихли. - А мужиков тоже можно мёдом смазывать? - спросила любопытная Манька. - Смазывать то можно, но укладывать  нельзя.  Придётся потом самой же его облизывать, - ответил Знахарь.

- Почему?

- У мужиков кровь самогоном разбавлена, и комары к ней неохочи. Дед снова зевнул и закрыл глаза. Поскольку он ничего больше не говорил, все разошлись по своим домам, в раздумье.

День только начинался, и времени для приготовления снаряжения было достаточно. Пока разогревалась баня, Степан отлил из банки нужное количество мёда, приготовил простынь, вожжи и, не посоветовавшись с женой, пошёл искать навозную кучу. Искать её, собственно, и не надо было: их во дворе было полно, но выбрать лучшую – необходимо. Поразмыслив, он решил, что самая образцовая из них та, что возле сортира. Там комары даже ночью беснуются…

На следующий день селяне увидели Степана с подбитым глазом. - В чём дело, земляк? - спросил у него сосед, - комары искусали?  - Будь они прокляты, - отмахнулся тот, не желая посвящать посторонних в семейные тайны. Степан не знал, что Манька, пока он готовил вожжи, не сидела, сложа руки, а тоже искала место под небом, и выбрала ту же самую кучу, что и он, и спрятала в ней дубовую скалку. Спрятала просто так, на всякий случай, и воспользовалась нею сразу, как только Степан замахнулся вожжами. С этого дня, нарушив вековую традицию, баба в Захаровке впервые стала главой семьи, и доказала, что скалка является не только предметом домашнего обихода, но и символом власти. Но власть, как известно, категория изменчивая, и её легче приобрести, чем удержать. Сменяются президенты, короли и королевы. Манька – не исключение.  Замечено, чем крепче правитель держится за трон, тем трон сильнее шатается. Неограниченная и бесконтрольная власть (на любом уровне) портит человека. Манька стала ворчливой и капризной. - Что ты  ёрзаешь, как селезень по воде, - вырвалось у неё  однажды, когда она занималась любовью, разбросавшись на самодельной деревянной кровати. Другие мужики это с эффектом делают! - упрекнула она Степана.  Заелась «корова»! - обиделся парень и пошёл к Знахарю за советом.  Ему, простому деревенскому парню, невдомёк, что такое «эффект» и с чем его подают. - Помоги, дед, - откровенно сознался Степан, придя к Захару. Манька с ума спятила, и требует «эффекта», а где я его возьму?  - Раньше, сынку, помог бы. Даже деньги за это не взял, а сейчас – не могу: старым стал, - ответил Знахарь. А сколько их было, этих эффектов, на моём веку: вспомнить страшно! Да ты не горюй: научу я тебя этой премудрости. Так удовлетворишь свою бабу, что на всю жизнь запомнит. Это ещё – не конец дороги. - А у дорог, разве, бывают концы? - спросил Степан. Ими, как паутиной, вся планета покрыта.    - Бывают, - ответил Знахарь. У каждой дороги есть начало и конец. 

 - И где же начало?

 - В утробе женщины, откуда выходит человек.

 - А конец?

 - Конец – на кладбище, куда уносят его прах. А путь между ними – называется  судьбой.     

 - Ружьё у тебя есть?  - спросил Знахарь, вспомнив, зачем пришёл парень. - Нет, но у дедушки сохранилась старая берданка.      - Это то, что надо. Для получения эффекта надо зарядить ружьё, взвести курок, предварительно привязав к нему шпагатик, и поставить его в какой-нибудь угол так, чтоб жена не видела. Во время любовной игры – дёрни за верёвочку: будет такой эффект, что и сам заикой станешь!

 Возвратившись, домой, несчастный парень осмотрел все углы и понял, что выбор у него невелик: в двух углах висели иконы, и грешно было под ними ставить берданку, в третьем углу – спинка кровати стояла так близко возле стены, что ни то, что ружьё, но и палец просунуть некуда было. Оставался один угол – у ног, у задней спинки кровати. Сделав всё так, как научил Знахарь, Степан, прикрыв оружие Манькиным фартуком, стал с нетерпением ждать ночи. Проведению операции долго мешал дедушка, живший с молодыми в одной избе, который плохо спал, и всё время ворочался на печи. После полуночи, когда тот притих, Степан приступил к делу. Вначале всё шло как обычно: он – ёрзал, Манька – ворчала. А когда её стало разбирать, и она в порыве оргазма задёргалась, прогремел выстрел. Прогремел сам, самопроизвольно, перепугав всех, в том числе и Степана. Что-то грохнуло на пол. Манька вскрикнула,  и под нею образовалась лужа. Степан попытался встать, да не тут-то было: у бабы от страха так свело мышцы, что она не могла освободиться от мужика; они лежали, как сиамские близнецы, надеясь на чудо и божью помощь. Спустя какое-то время, Степану, наконец, удалось вырваться из женского плена. Он встал с кровати и зажёг лампадку. То, что он увидел, потрясло его и привело  в ярость: на полу лежало бездыханное тело дедушки. Парень взбесился. Рассвирепев, он схватил вожжи, лежавшие на полу, и, в порыве гнева, неистово стал хлестать ими жену. Та, прикрывая лицо ладонями, покорно принимала удары. Было жутко.

Похоронив дедушку, Степан выбросил скалку, а вместо неё на самом видном месте повесил кожаную плеть, ставшую символом новой власти. Власть переменилась.

Прошла зима. Вымерзли болота. Оттаявшая земля запахла весною. Не стало комаров, поле покрылось зелёным ковром. Там, где были болота, появились цветы, а ночи были – тёплыми и тихими. В одну из них, лёжа на грубой деревенской кровати, Захар вспоминал свою жизнь. Не лёгкой она была. Он пережил революцию, голод, потерял на войне сына и, похоронил старуху, с которой прожил в согласии более половины века. Но как бы трудно не складывалась судьба, оглядываясь назад, он не винил дорогу, по которой шёл, потому что выбирал её сам, от чего испытывал удовлетворение. Он радовался тому, что рядом были степь, родная земля, деревня, и признательность земляков. В глухом, забытом властью и Богом краю, без электричества и радио, не имея паспорта и фамилии, Знахарь доживал свой трудный век. Надо сказать мужикам, чтоб похоронили рядом со старухой, если случится… Захар впервые не услышал, как подъехала машина. Постучали в дверь. Поскольку она никогда не запиралась, посетители вошли сами. Их было двое. При слабом свете не было видно их лиц, но запах кожаных курток напомнил Захару 37 год.  - Ну, что, дед – собирайся. Залежался ты здесь, на полатях. Расскажешь и нам, в райотделе, байки про вождей, - сказал один из них. Захар встал, подошёл к иконе и в темноте помолился. Потом он надел валенки, которые подшил накануне и, еле слышно, произнёс:

 - Я готов.  - А валенки зачем? - удивился пришелец. На дворе, ведь, весна!  Он не ведал, что у Захара давно уже нет сапог, а дряблым ногам – холодно. Выходя из избы, старик обернулся, последний раз посмотрел на своё жилище и заплакал. «Не всегда дорогу выбирают идущие», - подумал он, идя за пришельцами. Перед тем как сесть в «воронок», второй «гость» спросил: - Так  для кого ты  сотворил скульптуру на крыше?  Лица его не было видно, но голос показался знакомым. Знахарь – не ответил…