Причуды бытия

       Сашко не был членом КПСС, но, возможно, стал  бы, если б в те годы был постарше. Сейчас же, в период клятой перестройки, он с ностальгией вспоминает прошлое и сожалеет, что оно быстро прошло и никогда уже не вернётся. Он хорошо помнит, как каждый год с родителями ездил в отпуск,  и везде, куда бы  ни поехал – было хорошо. Сашко видел Крым, Кавказ, Прибалтику и Украинские Карпаты. Не было там ни границ, ни «национальностей», а были, просто, нормальные Советские люди. И не только там, но и в школе, где учился, никто об этом не вёл разговор. Сашко, которому уже за тридцать, до сих пор не знает, какой национальности его лучший друг – Кузька, хотя и жили по-соседству,  и, до призыва в армию, не расставались. Хорошее было время. Когда люди хают прошлое и говорят, что даже вспомнить нечего, Сашко им не верит, потому что самое лучшее – было тогда. Ему хотелось быть таким, как Кузькин отец: чистым, и в новой кепке, в отличие от своего отца, который приходил домой всегда замасленным и злым. У него работа была такая. А Кузькин отец трудился в «коме». Тогда много было разных «комов»: «месткомов», «парткомов», и «райкомов». В одном из них и работал Кузькин отец самым первым секретарём. Шляпу он не носил, и все, в их «коме», не носили шляпы, а прикрывали лысины фуражками, как и их вождь. Хорошее время было. И вспомнить есть что. Прибежал как-то Кузька: глаза навыкате, волосы  взъерошены, трясётся весь.  - Включай быстрее ящик, - говорит. Сейчас мою мать показывать будут! Сашко включил телевизор. Сначала показали толпу, а потом Никиту Хрущёва. - А где же мать? - спросил Сашко. 

         - Не знаю, - растерянно ответил Кузька. Вот этот лысый ясно же сказал, что сейчас всем покажет «Кузькину мать», значит, мою.

           Сашку хорошо запомнились праздники того периода. Самыми яркими из них были  «1 Мая», «Пасха» и «Пиковый день», когда Пасха совпадала во времени с празднованием 1 Мая. На Пасху –  пили все. Одни с утра, в открытую,   другие же – вечером,  втихую, чтоб никто не видел. Сашкин отец в Пасху напивался с восходом солнца и к полудню уже трезвел, а Кузькин – доводил себя до отупения с наступлением темноты, после чего утром не мог подняться на работу. В «Пиковые» же дни было  иначе. Все пили вместе: старые и молодые, попы и коммунисты, и все, при этом, целовались. Монахи так щедро целовали комсомолок, что  у некоторых от этого даже детки рождались. А Кузькин отец в «Пиковый день» раз так напился, что, целуя попа, пробормотал: «Люська, ты хоть и стерва, но сладкая!». Люськой звали его секретаршу.

           Советские праздники Сашко не любил, так же, как и его отец. На них надо было ходить, как на работу: рано вставать, добираться до завода, собираться в группы и по команде начальства, улыбаясь, двигаться к трибуне, где стояли какие-то люди и смотрели на движущуюся толпу, как на стадо баранов. А после всего этого, все палки с красными тряпками, надо было относить обратно на завод и сдавать по описи. Сашкин отец от такой «радости», возвратившись  домой, сразу напивался.

           Несмотря на былые трудности, жить раньше всеравно было проще, потому, что все знали, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Сейчас же, когда реформаторы бросили клич «Дорогу эротике» и «Война пошлости» – всё перевернулось. Поскольку простому человеку трудно разобраться, где кончается эротика и начинается пошлость, жизнь превратилась в порнографию. В Советское время Сашко  «свободу слова» понимал, как возможность выражать свои оппозиционные мысли, а сейчас эту свободу многие понимают, как вседозволенность в выражениях. Ему непонятно, почему раньше врачи не могли лечить даже насморк, а сейчас, те же врачи, став «экстрасенсами»,   лечат всё: РАК, СПИД и ХОЛЕРУ.

           Сашку, так же непонятно, почему то, что раньше называлось половым сношением, сейчас называется «любовью». Почему то, что раньше называлось половым извращением, сейчас называется «классическим способом ступенчато-волнового воздействия на эрогенные зоны индивидуума своего или противоположного пола».

           Несмотря на бережное отношение к историческому прошлому, Сашко, вместе с тем, не может понять сути того времени, где всё перевыполнялось и хвалилось: изготавливались сверх плана ненужные крючки, оцинкованные кружки, а каждый милиционер, дополнительно к запланированному, должен был задержать ещё несколько человек.

           Ему так же непонятно, почему дармовой труд более производительный (читай «Великий почин»  В. Ленина), нежели оплачиваемый. Думая обо всём этом, он пришёл к выводу, что мы и социализм не построили лишь потому, что перестарались. Вместо «нормального» социализма, ринулись строить «развитой», и – надорвались.