- Мэра надо пригласить, - подсказал он Сабинину.
- Уже приглашён, - ответил жених.
- Члена Военного Совета. Это – я беру на себя. Не знал, бедолага, за что взялся: ему «это» сломало карьеру и сильно подорвало здоровье. А произошло всё быстро и неожиданно. Приехав в штаб округа на очередное совещание, замполит вручил высокому начальнику приглашение на свадьбу, красочно оформленное на русском и немецком языках. Тот посмотрел на бумажку, смял её и, выругавшись, швырнул прочь. - Ты, что, подполковник, издеваешься надо мной? - Нет, товарищ генерал… В газете – Указ был! - попытался защититься «комиссар». - Да ты и газеты, оказывается, читать не умеешь? Какой же, после этого, ты замполит?
- Приглашения же всем разосланы, - сказал комиссар, как в бездну, и сам услышал собственный голос. - Сейчас я подпишу представление на твоё увольнение с армии. Ты – не соответствуешь занимаемой должности. У замполита кольнуло в сердце и клещами сдавило грудь: он потерял равновесие и мешком повалился на пол. Очнулся, только, в лазарете, где ему делали искусственное дыхание.
Когда комиссар возвратился в полк, капитана Сабинина там уже не было. Выполняя приказ Командующего, командир части вызвал жениха и повелел ему срочно отправиться в отпуск, с выездом в СССР.
- Я же, только, с отпуска, - возразил офицер.
- Неважно. Ещё погуляешь. Так составлен график, а его изменить – нельзя.
- У меня свадьба через неделю! - почти крикнул Аркадий.
Разрешите провести отпуск здесь, без отрыва от части. - Веди себя прилично, капитан. Сначала выполняются общественные дела, а потом – личные: так, ведь, вас учили? Отгуляешь отпуск, а потом – и свадьбу. Гости – подождут. Я же, тоже, приглашённый, но могу ждать, сколько службе угодно. А при части отпуск проводить нельзя, поскольку его пришлось бы оплачивать инвалютой, что госбюджетом не предусмотрено.
- Когда отпуск?
- С сегодняшнего дня. Документы – готовы, и на Магдебургский поезд уже заказан билет. Получишь у коменданта вокзала, когда туда прибудешь. Он – в курсе.
- Да вы, что? Я же не успею. У меня – масса дел!
- Поручи друзьям, - сказал командир и встал из-за стола, что означало: разговор окончен.
Сабинин вышел из штаба в самом гадком состоянии. Опять дорога, но куда? «Судьба зависит от дороги», - вспомнились ему слова народной мудрости. Могу ли я избрать другой путь, чтоб изменить судьбу? Наверное, нет, потому что солдаты – дорогу не выбирают. До отправления поезда оставался один час. Трудно представить смятение человека, оказавшегося в такой ситуации: нарушены договора, связанные со свадьбой, не оправданы затраты товарищей, и, вообще, внезапный его отъезд – выглядит, как бегство. Время быстро бежало. Сабинин наспех собрал в портфель необходимые вещи, написал Инге письмо и, шатаясь, вышел с гостиницы. Садясь в дежурную автомашину, которая уже ждала его у подъезда, он увидел Боянова, шедшего с аэродрома.
- Хорошо, Никита, что я тебя встретил. На моём столе – письмо для Инги. Помоги ей разобраться. Я – спешу. Пока…
- Ты, что, в командировку?
- В письме всё сказано. Прощай. Она – вечером придёт! - крикнул Аркадий, отъезжая. Ничего не понимая, Никита направился в гостиницу. Раздевшись, вышел в коридор, надеясь узнать, что-нибудь о друге, но там, ещё, никого не было. Потоптавшись у 13 комнаты, и не решившись туда войти, подошёл к окну, из которого хорошо был виден забор, отсекающий территорию гарнизона от хвойного леса. Возле забора толпилось несколько солдат, заделывающих в нём дыры колючей проволокой. К чему бы это? - удивился он и возвратился в свой номер. Если придёт Инга, она и здесь меня найдёт!
Инга не пришла. Она не появилась и на следующий день. Что случилось? Никита решил ознакомиться с письмом, о котором говорил Сабинин, но, войдя в его комнату, которая оказалась не запертой, кроме разбросанных вещей, ничего не обнаружил. Письма не было. Когда стемнело, он перелез через забор и лесной тропой, которую хорошо знал, добрался до деревни Дамм, где жила Инга. Постучав в дверь нужного дома, он долго ждал ответной реакции. Было тихо и, казалось, там не было людей. Никита нажал кнопку, которую с трудом разглядел на стене, после чего в доме проявились признаки жизни. Вышел хозяин – отец невесты.
- Я – Никита, - сказал офицер, поздоровавшись. Мне необходимо поговорить с Ингой. Она – знает меня. Отец молча провёл его в дом и кивком головы показал на одну из комнат. Войдя туда, Никита не поверил глазам своим: он увидел поникшую девочку, не похожую на ту, которую знал прежде.
- Ты, почему, вчера не пришла? - спросил он. Вместо ответа Инга заплакала. - Я тебя ждал. Аркадий просил помочь разобраться с письмом, которое для тебя оставил, уезжая.
- А куда он уехал?
- Не знаю. Он не успел объяснить. Сказал, только, что всё – в письме. Просил помочь перевести, если ты, что-то, не поймёшь.
- Давай письмо.
- Я не знаю, где оно. Он сказал, что оставил на столе, но его там не оказалось. Вот я и подумал: может ты, успела его забрать? - Не могла я его взять, потому что в тот вечер меня не пропустили в гарнизон… - Как, не пропустили? У тебя же пропуск имеется.
- Имелся, но его на КПП – отобрали, яко бы, для перерегистрации. Мы, действительно, должны были в тот вечер встретиться, потому что было много нерешённых вопросов. Я попыталась, как прежде, воспользоваться дыркой в заборе, но и их все заплели колючей проволокой, как в концлагере, - пояснила Инга, сквозь слёзы. То, что рассказала Fraulein, старшему лейтенанту Боянову показалось странным. - Извини, Инга, что всё так получилось: я постараюсь с этим разобраться. А в письме, которое для тебя оставил Аркадий, надеюсь, были самые добрые слова. Буду искать. Возможно, его взял кто-нибудь из товарищей.
- Я, в тот вечер, хотела ему сообщить такое…
- Мне, наверное, это знать не положено.
- А кому же я, в данной ситуации, скажу об этом?
- Тогда говори.
- У меня будет ребёнок.
- Правда? Ты, Инга, молодец. Теперь и ты – настоящая баба.
- Как и твоя, Томи, - согласилась девушка, переставшая, наконец, плакать. Обговорив процедуру очередной встречи, они расстались.
Добравшись до Магдебурга и, зная, что через несколько минут отправляется поезд на Брест, Сабинин поспешил к коменданту вокзала. - Вот твой билет, капитан. Беги на вторую платформу и садись в любой вагон: иначе – опоздаешь. Чем вызвано такое внимание? - недоумевал офицер. Комендант отдал билет, даже не удостоверившись, кто я. А, вдруг, я не тот, за кого меня принял? Если бы было больше времени, Сабинин, наверное, насторожился и понял, что события развиваются по чёткому сценарию, заранее кем-то разработанному. Всё – бегом, бегом…
Заканчивается посадка на поезд «Магдебург – Брест», - долетело до Аркадия. Он вошёл в вагон и, предъявив проводнице билет, занял своё место. Вещей, кроме небольшого портфеля, у него не было. Сабинин разделся, поднялся на верхнюю полку и с каламбуром мыслей повалился на уже приготовленную постель. Он не подозревал, что пассажир, читавший внизу газету, за ним следит. Прокручивая в памяти последние события, Аркадий, вдруг, начал понимать, что они не стыкуются между собой. Не найдя в них логической связи, он заволновался. Не сойти ли с поезда? - промелькнула мысль, а за ней другая: «Я – солдат, а солдаты – дорогу не выбирают. Мы живём – по приказу, и идём по тому пути, который нам указывают. Аркадию не лежалось. Он вышел в коридор и, безразлично глядя в окно, стал думать об Инге. Как же я подставил девчонку! Что, теперь, она обо мне подумает? Возвратившись в купе, Сабинин заметил, что портфель, из которого только что брал сигареты, лежит, как-то по-другому. Он насторожился. Сосед, с которым ещё не успел познакомиться, стоял между полками и нервно жевал мундштук папиросы. Расстегнув верхние пуговицы пижамы, и, сделав вид, что ничего не произошло, Сабинин улёгся на свою постель. Когда попутчик вышел с купе, Аркадий вскрыл портфель и осмотрел содержимое. Всё, вроде бы, на месте, но внимание привлекли плавки, которые ему подарила Инга. В кармашке плавок оказалась маленькая баночка, неизвестно, как туда попавшая. Раньше он её не видел. Спрятав баночку под подушку, Сабинин закрыл портфель и положил на прежнее место. Когда возвратился сосед, Аркадий уже лежал на своём месте, повернувшись лицом к стенке, делая вид, что дремлет. Подъезжая к Варшаве, он выбросил баночку в окно, даже не проверив её содержимое. Стучали колёса, стучало сердце. Бежали время и дорога. В течение всей ночи он не сомкнул глаз, думая о навалившихся проблемах. Вот и польско-советская граница. У некоторых пассажиров проверяют документы, у некоторых – вещи, кое-кому – задают вопросы, а Сабинину сразу сказали: «Вам, капитан, следует пройти в соседнюю комнату». Аркадий вспомнил про баночку. В комнате углублённого осмотра пассажиров, прибывающих из-за границы, таможенник, в присутствии пограничника и ещё какого-то гражданина в штатском, скрупулёзно осмотрел его бесхитростные вещи. Не обнаружив ничего запретного, он попросил капитана раздеться, чтоб прощупать складки одежды. Всё оказалось тщётно. Кроме зажигалки и носового платка, в кармане «крамольного» офицера – ничего не было. Тот пожал плечами и молча расписался в документе. - Извините, товарищ капитан. Заберите свою декларацию. - А пропуск? - спросил Сабинин.
- Пропуск, по распоряжению Командующего, изымается, - ответил пограничник. Вы – свободны. О какой свободе он говорит? Где она, эта, свобода? Слова пограничника ударили, как обух, по голове. Стало ясно, что обратной дороги в ГДР – не будет. Сабинин кое-как собрал вещи, запихнул в портфель и пошёл к выходу. У самого порога обернулся и дерзко выкрикнул: «А баночку то вы не нашли: вашему ведомству двойку поставят!». - Как? - не удержался гражданин в штатском, молчавший до этого. - Ищите её под Варшавой, - ответил Аркадий. Он снял фуражку и, сделав нею круговое движение, презрительно раскланялся. Выйдя на перрон, Сабинин купил в киоске два конверта и там же, примостившись у подоконника, прыгающим почерком написал два письма.
Письмо первое:
Милая Ингочка, до сих пор не пойму, что происходит, но поверь, любовь моя, что я не виновен. Моя вина лишь в том, что полюбил тебя в жестокое время, сильно и навечно. Если не дадут с тобою встретиться, жизнь для меня потеряет смысл. Соблюдай выдержку и не теряй надежду. Я буду бороться.
После этих слов стояла дата, а чуть пониже – на немецком: Ich libe dich.
Письмо второе:
Никита, расскажи Инге всё, что узнаешь. Тебе она – поверит. Переведи текст. Писать на немецком – не было времени.
На Ингином конверте Сабинин указал настоящую свою фамилию, а письмо, адресованное Боянову – подписал вымышленным именем.
Инга ощущала на себе тяжесть многотонной грязи, давящей, как изнутри, так и снаружи. Свадьба – расстроилась. Девчонке казалось, что на неё все смотрят, указывают пальцем, осуждают и смеются. Даже родители стали глядеть на неё укоризненно: дескать, за что боролась, на то и напоролась! Чтобы приглушить душевную боль, Fraulein усиленно работала на ферме отца. А вечером, уставшая и надломленная, шла к военному городку, бродила вдоль забора, надеясь на чудо. Но чуда не было, а были глухая ограда и отчуждение. Как люди быстро меняются, - подумала она с сожалением и заплакала. Все меня бросили, даже – Никита. Протирая слёзы, девушка увидела, как зашевелились шторы в одном из окон гостиницы. Она подошла ближе к забору. Чья-то рука просунула в окно листок бумаги и приложила к стеклу, закрыв изнутри занавеской. На бумаге, видимо губной помадой, было написано – 1418. Инга чуть не закричала от радости: «Нет, не забыли меня!»
Четырнадцатого числа, старший лейтенант Боянов, с корзинкой в руках, столкнулся на КПП с начальником штаба Грызловым. - Ты, это, куда? - спросил тот. - Грибочков захотелось, - товарищ подполковник. Может, наберу к ужину!
- Ну-ну. Смотри, не заблудись в лесу. Никита на условленное место пришёл раньше, чтоб успеть набрать каких-нибудь грибов, а Инга пришла ровно в 18 часов, как и было, предусмотрено процедурой встречи.
- Что, это, за грибы? - спросила она, увидев корзину.
- Я насобирал.
- Они же – несъедобные!
- А я и не собираюсь их есть.
- Тогда зачем они тебе?
- Для конспирации.
- А без неё нельзя?
- Думаю, что уже нельзя.
- Тогда рассказывай про «уже».
- То, что над нами сгустились чёрные тучи – сама видишь. Мне, пока, мало известно, но «уже» ясно, что свадьбы вашей не будет. Инга заплакала. «Уже» известно, что жениха выдворили с Германии обманным путём, чтобы предотвратить его, какие-либо, непредвиденные действия. Да перестань реветь. Я, так, не могу с тобой разговаривать, - попросил Никита, садясь на ствол поваленного дерева. - Я постараюсь, - пообещала Инга, присев на корточки, напротив парня. - И сядь аккуратней, а то сидишь, как «нате»: от твоей позы у меня в глазах начинает мутиться! Fraulein улыбнулась. - Если я могу, ещё, возбуждать такие чувства – значит, не всё потеряно! - сказала она и по-дружески прижалась к нему плечом. - Ты принёс письмо от Аркадия? - спросила Инга, садясь рядом с ним на бревно. - Оно пропало. Товарищи его не брали, и в комнату к нему – не заходили. В дневное время гостиница, вообще, пустует: мы, только, к вечеру возвращаемся с работы. Уборщица, правда, в тот день видела в коридоре «Особиста». Возможно, его рук дело.
- А кто такой, «Особист»?
- Офицер Особого отдела, занимающийся вопросами разведки. С ним, лучше, не встречаться. Плохо, конечно, если письмо у него, а мы, даже, не знаем, что в нём написано.
Ты по-русски читать умеешь? - спросил Никита.
- Умею.
- Тогда сама читай. Вчера от Аркадия получил. Инга схватила письмо и, как школьница, по слогам стала читать его. - Здесь же обо мне ничего не сказано, - сказала она разочарованно. - А, говоришь, что по-русски читать умеешь: всё письмо – о тебе! Из этого послания видно, что он и тебе письмо отправил, и просит перевести его на немецкий, когда получишь. Осталось, только, дождаться, - успокоил её Никита.
- Вами интересовался начальник штаба, - сказал дежурный по КПП, когда старший лейтенант Боянов возвращался с грибами домой. - Доложите ему, что я уже на точке: жив, здоров, даже – трезвый. - А про грибы что сказать? - Что хотите! У самой гостиницы Никита подошёл к мусорному баку и выбросил грибы, вместе с корзинкой.
Событий было так много, что капитан Сабинин не успевал разобраться в их сути. Только в Казане, в родительском доме, когда дорога была уже позади, он смог, наконец, сделать анализ происходящего и определить своё место в создавшейся ситуации. То, что свадьбы не будет – он понял в пути, в том, что дорога в Германию перекрыта – убедился в Бресте, а то, что повис в неопределённости и оказался не у дел – понял, только, сейчас. Как гадок мир! Что же делать? Несмотря на волевой характер и пуританское отношение к жизни, Аркадий пал в уныние и сломался. Он несколько дней не выходил из квартиры и много пил. Какое-то время хмель облегчала душевное состояние, но, трезвея, приходилось испытывать такую боль, что терпеть не было сил. Ничего не зная о невесте, и, не имея информации с воинской части, он пришёл в отчаяние, но, подумав об Инге, остепенился. Ей, наверное, ещё трудней, а поэтому – надо перестраиваться! Список лиц, с которыми намерен вести переписку, он разделил на две категории. С одними решил общаться в открытую, переписываясь ни о чём, с другими – инкогнито, надеясь на получение быстрой и точной информации. Адресатам первой категории, письма решил отправлять из своей квартиры, а остальным – под чужим именем, и с другого места. Придумав такую систему конспирации, Аркадий воспрянул духом и, даже, вылил в раковину недопитую бутылку водки. Злость утихла, но обида не прошла. За что меня так кинули? - недоумевал он. Отцы-командиры во всём виноваты! - решил офицер и послал в часть двусмысленную телеграмму:
Благодарю за совместную службу.
Будьте вы трижды счастливы.
Капитан Сабинин.
На следующий день Аркадий пожалел об этом, встретив в комендатуре однополчанина, подробно рассказавшего о жизни родного полка. - Плохо о тебе – не говорят, - поведал офицер. Самолёты – летают. Весь личный состав – на месте, кроме замполита. - А что с замполитом? - Уволили его, даже пенсии лишили. А хороший мужик был. - За что уволили? - спросил Сабинин. - В Приказе сказано, что за плохую воспитательную работу в полку, но говорят, что он пострадал из-за тебя. Сейчас у нас другой замполит, но с ним – не общаемся. Мы привыкли, что у нас был не замполит, а «комиссар». - Жаль, - сказал Аркадий. - Мне – тоже. - Да я не об этом. Жаль, что я отправил вчера командованию части резкую телеграмму. Возвратишься в полк, попроси, пожалуйста, от моего имени извинение у командира и начштаба. Они не виноваты в том, что со мной произошло. Виновата – система власти.
Придя, домой, Сабинин написал товарищам сразу шесть писем: пять открытых и одно – закрытое, для Никиты, в котором сообщил адрес, куда надо пересылать информацию об Инге и его деле. После принятия таких мер, корреспонденция Боянову доставлялась без задержки, что нельзя сказать о друзьях, письма к которым шли долго, а некоторые, даже, пропадали. Письмо к Инге, отправленное с Бреста, тоже где-то застряло.
Получив от Сабинина очередную корреспонденцию, Никита, уже не на бумаге, а на заранее приготовленной чёрной фанерке, мелом написал четыре цифры, и выставил её на подоконнике. Белые цифры на чёрном фоне были хорошо видны даже с большого расстояния. Прогуливаясь вдоль забора с корзинкой, наполовину заполненной грибами, Инга сразу их заметила: 2512. В отличие от прежней информации, цифры, в этот раз, были заключены в круг. Для непосвящённого человека – это ничего не значило, но Инга поняла, что встреча состоится 25 числа, у старого дуба, что недалеко от воинской части, в 12 часов, и продлится недолго, а герои должны прибыть туда – на велосипедах. Немало пришлось девушке побродить по лесу, собирая никому ненужные грибы, чтобы увидеть это. После того, как Fraulein заметила условный сигнал, у неё странно затрепетало сердце. Это был не тот трепет, с которым идут на деловое свидание, а нечто такое, от чего стало сладко душе и телу.
Лесная тропинка, на повороте которой рос старый, роскошный дуб, была хорошо накатанной, что помогло участникам встречи быстро туда добраться. Приехали они одновременно, хотя и с разных сторон. - Почему долго не вызывал меня? - первой заговорила Инга. Я – заждалась!
- Не было повода, - ответил Никита.
- А я, разве, не повод? Парень опешил.
- У нас должна быть двусторонняя связь, - продолжила она взволнованно. Не только ты, но и я хочу иметь возможность приглашать тебя, когда мне захочется.
- Это нельзя делать, - возразил Никита, оправившийся от смущения. - Ну, почему же? У нас – конспирация!
- С тобой и при односторонней связи нетрудно голову потерять, - сказал Никита, а для двусторонней – ты, слишком, красивая: сразу заблудимся и наломаем дров. При двусторонней связи что будет? - спросил он, глядя ей в очи. Инга тоже стала пристально смотреть в его глаза, пытаясь прочесть в них скрытые мысли. - Ничего не будет, - ответила она с раздражением. А то, о чём думаешь, у меня уже есть, и другой – не получится. Говори, зачем позвал. Никита показал письмо. - Вчера от Аркадия получил. Возьми, дома прочтёшь, а мне пора отчаливать: скоро приземлится мой самолёт и, если я, к этому времени, не окажусь на аэродроме – будут проблемы. Положив конверт в сумочку, Инга, ничего не говоря, рассеянно смотрела на парня. Ей жить не хотелось. Никита, сев на велосипед, отъехал несколько метров и, перед поворотом тропинки, оглянулся. Fraulein стояла на прежнем месте и продолжала смотреть ему вслед. Она выглядела такой крохотной и незащищённой в огромном мире, что её стало жалко. Боянов остановился, и, не зная, как поступить, с сочувствием глядел на страдающую женщину. Бросив велосипед на землю, он, сначала медленно, а потом – бегом направился к ней. Приблизившись, обнял, дрожавшую в отчаянии девушку и нежно поцеловал. - Ингочка, успокойся, дорогая, - сказал он шёпотом. - Не бросай меня, пожалуйста, - ответила она и заплакала…
У капитана Сабинина, кроме удостоверения личности и отпускного предписания, ничего не было. Всё было изъято на границе. У него не было проездных талонов, и иссякли деньги. Офицер был в отчаянии. Что же делать? - всё чаще вставал вопрос. Отпуск заканчивался, а острота проблемы – усиливалась. Письма Боянова, хотя и пришло их много, ясность в ситуацию не вносили. Судьба офицера оказалась засекреченной. На рапорт, в котором он просил разъяснить его статус, ответа не было, хотя он давно был отправлен по команде в высшие инстанции. В последний день принудительного отпуска, Аркадий пришёл к коменданту и, не представившись, как этого требует Устав, без разрешения уселся на, стоявший в кабинете, диван. - Ты что себе позволяешь, капитан? - возмутился полковник.
Продолжение »